с днем варенья!!
ызарг
Сон мне был. Аккурат перед тем днем. Нехороший сон. Будто стою я на набережной, море зеленое, облака белые, солнце на эсперах сияет – Агарис, значицца. И стоит передо мной святоша из тамошних, весь в сером. А в руках вертится зверь лысый, бритый до розовой шкуры. И голос из-за плеча так, по-барски: «Ызарг, это господин магнус. Господин магнус, это ызарг. Мешок господину магнусу.» И только я руку за мешком протягиваю, как тварюка выворачивает пятак свой свинский и сигает мне через голову.
Я аж на кровати подскочил. Смотрю, рассвело уже, пора соберано парадный костюм готовить. Прохожусь по нему щеткой, а перед глазами всё морда розовая сопелки свои раздувает. Не к добру такие сны.
И точно. Вернулся соберано хмурый и поросенка этого за собой притащил, комнату ему приготовить велел. Да не сказал какую, лишь рукой махнул, вот и отвел я ему дальнюю спальню что победнее, для гостей нежеланных. Сразу он мне не понравился. Серый весь, как брюхо святоши из сна, что глаза, что волосы.
А Кончите он приглянулся. Вот ведь женщина! Целыми днями крутится в своей кухне у огня да с котлами-сковородками, а все новости первая узнаёт. Соберано, небось, ещё с площади не уехал, а она уже знала, что не один вернется. Вот и торчала у окна, высматривала, кого ж в дом приведут. А уж как увидела, заквохтала аж. И бедненький мальчонка ей, и несчастненький, и худенький, и слабенький. И одежку ему ушивать придется, даже если взять ту что юный рэй не сносил. И ведь сидела до ночи с иголкой, всё вслух думала, чем откармливать поросеночка будет…
Да разве ж это поросенок? Тот должен быть розовый да здоровый, кровь с молоком, чтоб зажарить и на стол целиком подать перед гостями не стыдно было. А это… сопля недошморкнутая, плюнь – переломится. Ызарг он, ызарг, фамильную косынку в заклад даю. И чем он хозяину приглянулся да зачем понадобился?
Вот и соберано не знает. Полночи у камина сидел, я только успевал бутылки из погреба доставать, думал, небось. А поутру велел Пако Моро выводить, поехал голову проветривать да мысли в ней укладывать, чтоб не жали.
Видать, надумал. Сразу как вернулся, вызвал пацана в кабинет. А я там неподалеку как раз свечи менял, так всё слышал. И что не нужен он здесь – вот уж истинная правда! – но коль уж завелся, то пусть живет, мешать ему никто не будет. И что ежели надо чего, то чтоб соберано не отвлекал, а прямо ко мне шел. И это правильно, нечего тут всяким ызаргам под ногами кишеть, а уж я-то быстро объясню, куда идти и где его место. Отвлекся я, по чести говоря, на сладкие мысли, а из-за двери уже поросенок повизгивает, да соберано сквозь зубы ругается, что лечить пришлось. Вот всегда так, хозяин притащит больную животинку с улицы, а нам потом прибирай грязь по всему дому…
А ещё через недельку соберано приказал мне отрядить человечка посмышленей, чтоб за щенком присматривать, буде соберется он куда со двора. И ведь как накаркал. В тот же день взгромоздился оболтус на клячу и поехал к своему ызаржьему королю Штанцлеру. А оттуда и до притонов докатился. Соберано как услыхал про «Шпору», так и сорвался следом, хотя в жизни петухами боевыми не увлекался. Вернулся довольный, пистолеты грязные, видно убил кого…
Так и повелось: ызарг в ночь, соберано следом, а я к Кончите иду, советоваться. Она баба умная, всё растолковать может. Но всё никак я ей поверить не мог. Чтоб наш соберано, да за поросенка переживал? Он так разве что дора Тино обхаживал пару лет назад. Но ведь не сравнить же их!
Дор Тино хорошенький был, что та куколка, глазищи в пол-лица. Но смурной совсем, не человек, одна тень по дому ходила, ножи от него прятали. Как о таком не позаботиться? И ведь выходили, улыбаться стал. Кончиту пирожки торские печь подбил, со мной на ножах драться учился. А потом домой поехал и пропал. Жаль мальчонку. Слыхал я, темное там дело вышло. Звери эти Люди Чести, одно название что люди.
Вот Кончита и говорит, что соберано сейчас перед дором Тино извиниться хочет. Его не уберег, так хоть этому пропасть не даст. Хоть ежели меня спросят, так туда ему и дорога. Ходит носом кверху, он, мол, герцог, а мы тут все разбойники, сапоги ему чистить не годные. От убранства дома кривится, всё ему не то и не так, как в отчем склепе. Весь в папеньку, тот тоже ничего окромя своей чести да великого дела и знать не хотел.
Ну да слово за слово, убедила меня Кончита. Один он тут одинешенек, папка помер, мамка за то, что соберано присягнул, прокляла. Остался у него только конь, да и на того без слез не взглянешь. Ну и голова забита дурью всяческой… Я как представил, что сижу сам-один у дриксов, где все белобрысые и говорят не по нашенски. Ты им прислуживай, а слова доброго не дождешься, вина не допросишься, одно пиво горькое хлещут. Ужас, одним словом. И так мне жаль парнишку стало, чуть не прослезился.
Стал я за ним присматривать, мелочи всякие подмечать. Смотрю, и правда, учится щенок. Уже и голову пытается держать, как соберано, и походку тренирует, и приличное платье носить наловчился. На человека похож становится. Так ведь соберано и Моро на гитаре играть выучит.
А уж когда он домой без коня вернулся… Глянул я в окно, а он там по стеночке крадется, сердешный. Будто боится, что заметят его пешего, да из дому выгонят в ночь глухую. Будто мы звери какие. А Кончита заявила, что продулся шалопай в кости. И деньги все, что из дому привез, и лошадь свою страшную, и даже кольцо фамильное потерял. Теперь ему и глаза поднять стыдно. Вот мы и не стали ничего соберано говорить.
Так он сам узнал. Увидел наутро, что кольца нет, и понял всё. А дальше мы все аж обалдели – снимает монсеньор свое кольцо и на палец поросенку, то есть дору Рикардо, надевает. И увозит в даль туманную. И возвращаются они под утро довольные, как коты закатные, сливок обожравшиеся. Это потом уж мы узнали, что к баронессе они ездили. Вдвоем, да.
Тут уж я Кончите нос утер. Не жалость это, не извинения. Нет такой вины на свете, чтоб за неё Звезды Кэналлоа на стол кидать, да кольца свои разбазаривать. Чтоб ночей не спать, мальчишку по столице выгуливать. Чтоб Пако по всему городу гонять за снадобьями, когда обычная простуда на губе у дора Рикардо выскочила. Чтоб заботиться, будто о сыне родном, да уму-разуму учить.
Научил на свою голову. Заехал паршивец кулаком в нос недругу. Между нами говоря, правильно заехал, какчественно. Но он же потом всю шайку на дуэль вызвал! Одним махом семерых побивахом. А сам шпагу от шампура кагетского не отличит. Соберано как услыхал, с лица спал. Велел сидеть под дверью, следить, чтоб глупостей балбес не натворил. И шпагу проверить хорошенько.
Нет, не бывает такой жалости, чтоб от смерти спасти, вызов на дуэль принять, да ещё и самому фехтовать учить. Не бывает такого долга, чтоб к даме отправить, а самому запереться с вином и два дня гитару из рук не выпускать. А ведь сидел, пил, короля в Закат послал – ждал. После "кровью" отпоил и спать самолично уложил.
А этот, поросенок, проснулся с утреца похмельный и не помнил даже, что вчера наболтал! Сам я не слышал, в погреб как раз ходил, но явно нехорошее что-то. Коль соберано в войну ввязался, которую либо выиграть, либо голову потерять. А всё из-за ызарга этого! Не зря мне сон тот снился, наплачется ещё с ним соберано.