Caius asinus est!
работать не хоцца ну совсем!!
так что маюсь дурью с помощью автора
210: любопытство«Любопытство сгубило кошку,» - говаривала мне матушка, но всё без толку: я любопытен. Моя жизнь настолько полна поворотами, что я никогда бы, никогда бы не смог предсказать случившееся со мной: любовь Джеса, неверность Рене, благосклонность Императора. Или с планетой: гражданская война, цареубийство, беспорядки.
Если бы я мог спрашивать – если бы существовала волшебная машина, которая рассказала бы моё будущее – вопросов было бы слишком много. Если бы я встретил невероятного шарлатана с хрустальным шаром, который всё знает – о чем бы я не захотел знать? Я бы хотел узнать всё: буду ли когда-нибудь снова вместе с Джесом? Женюсь ли повторно? Будут ли у меня дети? Выживет ли Барраяр? Найдет ли мир? Когда умрет мой отец? Погибну ли я в бою? Сколько продержится Эзар? Покину ли я когда-нибудь эту планету? Влюблюсь ли однажды снова?
Слишком много вопросов, и я не задам ни одного. Будет неправильно знать ответы.
Правильно или нет, думаю, я знаю некоторые ответы, и размышления приводят меня в отчаяние. Мысль, насколько всё могло бы быть хуже, знай я наверняка что никогда больше не полюблю, никогда не отойду от Джеса, никогда не продолжу род Форкосиганов, даже не переживу своего отца. И знать, что Барраяр погибнет в войне, будет... невыносимо.
Так что я не хочу знать, и всю жизнь буду делать всё возможное, чтобы удостовериться что Барраяр не погубит себя при моей жизни, потому что верю, что моя судьба связана с судьбой планеты, и моя честь требует обеспечить его выживание.
204: безумный уриФорбарр-Султана: 2741. Императорский дворец, крыло Безопасности.
Подземелья были темными но не сырыми. Эйрел надеялся увидеть крыс и влажные стены, а вместо того пристав провел его в полутемную серую камеру, где на простом деревянном стуле сидел император Барраяра. Рассматривая его, Эйрел остановился за решеткой двери. Одна ножка стула была короче остальных, и тихое эхо звучало в такт оегкому покачиванию императора. Бум. Тук. Бум. Тук.
- Император Ури Форбарра, - провозгласил пристав, словно герольд, приветствующий гостей на балу Середины Лета, и поднял фонарь.
Император, смотревший на их ноги, поднял глаза, но не голову.
- На хрен всё, - сказал он. – Ещё и форкосигановский пацан.
- Лучше говорите с ним уважительно, - сказал пристав. – Завтра он вас убьет.
- Итак, - Форбарра рассматривал мальчика с чем то средним между презрением и любопытством, - Значит они сделали тебя моим палачом.
- Первый удар, - ответил Эйрел. – Я хотел сначала вас увидеть. Это была долгая и тяжелая битва.
- Длиной в мою жизнь.
- Почему вы убили мою мать? Она же ничего вам не сделала.
На императоре была солдатская форма, в которой его и поймали. Воротник расстегнут, пуговица полуоторвана, куртка в пятнах – невозможно сказать грязь это или кровь. Взгляд одновременно пустой и пронзительный.
- Потому что я мог!
Эйрел сглотнул. Он смотрел на историю. На прошлое. На то, что не должно повториться. Он поклялся себе, что никогда, никогда снова не позволить править планетой монстру: императору, безумному от власти и ярости и безразличия к жизням других. Беспокоило, что он видел черты матери в лице чудовища: тонкий нос, брови, изгиб шеи. В юности Форбарра прекрасны. Жизнь Ури только начала искажать его внешность. Непривлекательным его делал не шрам поперек лица, а бегающие глаза, презрительный изгиб рта и хищный оскал.
Раньше Эйрел хотел на него плюнуть. А теперь – убежать. Сейчас Ури беспомощен, но он боялся не Ури, а силы его личности, жестокости внутреннего безумия, одинаковых с выражением власти.
Кровь мужчины – кровь его матери. Его собственная кровь.
- У вас вообще совесть есть? – спросил он.
- Я ем мальчиков вроде тебя на завтрак, - ответил Ури. (Бум. Тук. Бум. Тук) – Маленький наследничек Форкосиганов, всё ещё маменькин сынок даже через два года после её смерти. Думаешь, ты теперь мужчина? Потому что на стороне победителей? Я бы убил твоего отца и сделал бы тебя рабом. И твою сестру тоже.
- Послезавтра, - монотонно сказал Эйрел, - на Барраяре больше не останется рабов.
- Повторяй это себе, Форкосиган, - рассмеялся император, - темными холодными ночами. Есть два вида форов: победители и рабы. Безумцы и красавцы. Кем будешь ты?
- Я придумаю свой способ жить, - горячо заявил Эйрел, и его кузен захохотал: слишком громко, слишком долго, а потом закашлялся, склонив голову.
- До свидания, кузен, - сказал Эйрел.
- Тогда до завтра, - ответил Ури Форбарра. – Палач.
260: МонстрыРанние мои страхи были обычными - чудовища под кроватью или в кладовке. Мать успокаивала меня нежной кожей и лавандой. Отец говорил, что солдаты храбры, и учил сражаться с монстрами мечом или ружьем. "Если ты силен, - говорил он, - никто не сможет тебя одолеть"
Так что я перестал бояться воображаемых чудовищ и начал бояться реальных людей. Кузена-Императора и его солдат. Они убивали несогласных с ними. Они убивали согласных с ними. Они убивали родственников и незнакомцев, и нельзя было предугадать кого или когда или почему.
Я убил Безумного Ури собственными руками и собственным оружием. Цареубийство. Я убил кузена, потому что он сошел с ума... было ли это проявлением милосердия или мести? Не могу сказать точно, но утешало, что монстр умер.
Но его место заняли другие. Джес, которого я любил до разбитого сердца. Любители жестокости самой по себе, потому что она давала им ощущение власти. Разжигатели войны, тираны, те, кто обижал беспомощных.
Я был сыном своего отца и сражался с ними. Ради Императора Эзара, ради мертвой матери, ради собственной совести, я сражался ради того, во что верил, но противники появлялись снова и снова. Однажды я спросил Эзар: "Дядя, неужели это никогда не кончится?"
"Никогда," - ответил он, и огонь его глаз придал мне сил.
Репрессалии и казни. Мы зачистили деревню мятежников в горах. Обнаружили и разрушили заговор на восточном острове, о котором я никогда не слышал.
Потом ночью, полупьяный и вымотанный, с больной головой, я смотрел в зеркало и думал, на кого смотрю: на героя или на чудовище?
Я до сих пор не знаю.
NEW
226: ОжиданияЕсть люди, которые боятся даже ждать чего-то хорошего. Ждите плохого, говорят они, и вы никогда не разочаруетесь.
Полагаю, это способ защититься.
Для меня он никогда не срабатывал: я всегда стремился к большему, к самым прекрасным и захватывающим вещам и событиям, какие только можно найти. Ребенком я думал, что мир - это нескончаемая последовательность открытий, одно за другим, будто бесконечный коридор с бесчисленными дверями, ведущими к чудесам. Большинство дверей вело к чему хорошему – к игре, удовольствию, другу или чему-то новому. Иногда они вели к смерти и жестокости, и ужасу, а иногда по другую сторону двери можно было заблудиться и никогда не найти путь назад.
Я выучил, что долг велит решительно проходить через все двери.
Я научился осторожности, но не мог устоять перед соблазном надежды. Каждый раз, встречая новую прекрасную юную девушку или парня с притягательной улыбкой и любопытными глазами, разум предлагал мне череду вероятностей – флирт, дружба, удобный случай, страсть – заканчивая чудесным моментом кульминации в руках друг друга, бездумные, бесхребетные, удовлетворенные.
Видя гору, я не мог перестать надеяться, что через несколько часов с красками в руках заставлю её отличаться от всех остальных гор Барраяра.
Иной раз, обсуждая политику с Императором, я чувствовал всплеск энтузиазма, веря, что мы сможем сделать Барраяр более цивилизованным местом, привнести человечность в наши учреждения, искусства и образ действий.
И иногда, лежа в маленькой лодке, качаясь на волнах озера в Форкосиган Сюрло, я был счастлив, не ожидая вообще ничего: на веки вечные покой и движение, никаких решений, никаких опасностей, никаких мыслей. Только волны и я.
так что маюсь дурью с помощью автора
210: любопытство«Любопытство сгубило кошку,» - говаривала мне матушка, но всё без толку: я любопытен. Моя жизнь настолько полна поворотами, что я никогда бы, никогда бы не смог предсказать случившееся со мной: любовь Джеса, неверность Рене, благосклонность Императора. Или с планетой: гражданская война, цареубийство, беспорядки.
Если бы я мог спрашивать – если бы существовала волшебная машина, которая рассказала бы моё будущее – вопросов было бы слишком много. Если бы я встретил невероятного шарлатана с хрустальным шаром, который всё знает – о чем бы я не захотел знать? Я бы хотел узнать всё: буду ли когда-нибудь снова вместе с Джесом? Женюсь ли повторно? Будут ли у меня дети? Выживет ли Барраяр? Найдет ли мир? Когда умрет мой отец? Погибну ли я в бою? Сколько продержится Эзар? Покину ли я когда-нибудь эту планету? Влюблюсь ли однажды снова?
Слишком много вопросов, и я не задам ни одного. Будет неправильно знать ответы.
Правильно или нет, думаю, я знаю некоторые ответы, и размышления приводят меня в отчаяние. Мысль, насколько всё могло бы быть хуже, знай я наверняка что никогда больше не полюблю, никогда не отойду от Джеса, никогда не продолжу род Форкосиганов, даже не переживу своего отца. И знать, что Барраяр погибнет в войне, будет... невыносимо.
Так что я не хочу знать, и всю жизнь буду делать всё возможное, чтобы удостовериться что Барраяр не погубит себя при моей жизни, потому что верю, что моя судьба связана с судьбой планеты, и моя честь требует обеспечить его выживание.
204: безумный уриФорбарр-Султана: 2741. Императорский дворец, крыло Безопасности.
Подземелья были темными но не сырыми. Эйрел надеялся увидеть крыс и влажные стены, а вместо того пристав провел его в полутемную серую камеру, где на простом деревянном стуле сидел император Барраяра. Рассматривая его, Эйрел остановился за решеткой двери. Одна ножка стула была короче остальных, и тихое эхо звучало в такт оегкому покачиванию императора. Бум. Тук. Бум. Тук.
- Император Ури Форбарра, - провозгласил пристав, словно герольд, приветствующий гостей на балу Середины Лета, и поднял фонарь.
Император, смотревший на их ноги, поднял глаза, но не голову.
- На хрен всё, - сказал он. – Ещё и форкосигановский пацан.
- Лучше говорите с ним уважительно, - сказал пристав. – Завтра он вас убьет.
- Итак, - Форбарра рассматривал мальчика с чем то средним между презрением и любопытством, - Значит они сделали тебя моим палачом.
- Первый удар, - ответил Эйрел. – Я хотел сначала вас увидеть. Это была долгая и тяжелая битва.
- Длиной в мою жизнь.
- Почему вы убили мою мать? Она же ничего вам не сделала.
На императоре была солдатская форма, в которой его и поймали. Воротник расстегнут, пуговица полуоторвана, куртка в пятнах – невозможно сказать грязь это или кровь. Взгляд одновременно пустой и пронзительный.
- Потому что я мог!
Эйрел сглотнул. Он смотрел на историю. На прошлое. На то, что не должно повториться. Он поклялся себе, что никогда, никогда снова не позволить править планетой монстру: императору, безумному от власти и ярости и безразличия к жизням других. Беспокоило, что он видел черты матери в лице чудовища: тонкий нос, брови, изгиб шеи. В юности Форбарра прекрасны. Жизнь Ури только начала искажать его внешность. Непривлекательным его делал не шрам поперек лица, а бегающие глаза, презрительный изгиб рта и хищный оскал.
Раньше Эйрел хотел на него плюнуть. А теперь – убежать. Сейчас Ури беспомощен, но он боялся не Ури, а силы его личности, жестокости внутреннего безумия, одинаковых с выражением власти.
Кровь мужчины – кровь его матери. Его собственная кровь.
- У вас вообще совесть есть? – спросил он.
- Я ем мальчиков вроде тебя на завтрак, - ответил Ури. (Бум. Тук. Бум. Тук) – Маленький наследничек Форкосиганов, всё ещё маменькин сынок даже через два года после её смерти. Думаешь, ты теперь мужчина? Потому что на стороне победителей? Я бы убил твоего отца и сделал бы тебя рабом. И твою сестру тоже.
- Послезавтра, - монотонно сказал Эйрел, - на Барраяре больше не останется рабов.
- Повторяй это себе, Форкосиган, - рассмеялся император, - темными холодными ночами. Есть два вида форов: победители и рабы. Безумцы и красавцы. Кем будешь ты?
- Я придумаю свой способ жить, - горячо заявил Эйрел, и его кузен захохотал: слишком громко, слишком долго, а потом закашлялся, склонив голову.
- До свидания, кузен, - сказал Эйрел.
- Тогда до завтра, - ответил Ури Форбарра. – Палач.
260: МонстрыРанние мои страхи были обычными - чудовища под кроватью или в кладовке. Мать успокаивала меня нежной кожей и лавандой. Отец говорил, что солдаты храбры, и учил сражаться с монстрами мечом или ружьем. "Если ты силен, - говорил он, - никто не сможет тебя одолеть"
Так что я перестал бояться воображаемых чудовищ и начал бояться реальных людей. Кузена-Императора и его солдат. Они убивали несогласных с ними. Они убивали согласных с ними. Они убивали родственников и незнакомцев, и нельзя было предугадать кого или когда или почему.
Я убил Безумного Ури собственными руками и собственным оружием. Цареубийство. Я убил кузена, потому что он сошел с ума... было ли это проявлением милосердия или мести? Не могу сказать точно, но утешало, что монстр умер.
Но его место заняли другие. Джес, которого я любил до разбитого сердца. Любители жестокости самой по себе, потому что она давала им ощущение власти. Разжигатели войны, тираны, те, кто обижал беспомощных.
Я был сыном своего отца и сражался с ними. Ради Императора Эзара, ради мертвой матери, ради собственной совести, я сражался ради того, во что верил, но противники появлялись снова и снова. Однажды я спросил Эзар: "Дядя, неужели это никогда не кончится?"
"Никогда," - ответил он, и огонь его глаз придал мне сил.
Репрессалии и казни. Мы зачистили деревню мятежников в горах. Обнаружили и разрушили заговор на восточном острове, о котором я никогда не слышал.
Потом ночью, полупьяный и вымотанный, с больной головой, я смотрел в зеркало и думал, на кого смотрю: на героя или на чудовище?
Я до сих пор не знаю.
NEW
226: ОжиданияЕсть люди, которые боятся даже ждать чего-то хорошего. Ждите плохого, говорят они, и вы никогда не разочаруетесь.
Полагаю, это способ защититься.
Для меня он никогда не срабатывал: я всегда стремился к большему, к самым прекрасным и захватывающим вещам и событиям, какие только можно найти. Ребенком я думал, что мир - это нескончаемая последовательность открытий, одно за другим, будто бесконечный коридор с бесчисленными дверями, ведущими к чудесам. Большинство дверей вело к чему хорошему – к игре, удовольствию, другу или чему-то новому. Иногда они вели к смерти и жестокости, и ужасу, а иногда по другую сторону двери можно было заблудиться и никогда не найти путь назад.
Я выучил, что долг велит решительно проходить через все двери.
Я научился осторожности, но не мог устоять перед соблазном надежды. Каждый раз, встречая новую прекрасную юную девушку или парня с притягательной улыбкой и любопытными глазами, разум предлагал мне череду вероятностей – флирт, дружба, удобный случай, страсть – заканчивая чудесным моментом кульминации в руках друг друга, бездумные, бесхребетные, удовлетворенные.
Видя гору, я не мог перестать надеяться, что через несколько часов с красками в руках заставлю её отличаться от всех остальных гор Барраяра.
Иной раз, обсуждая политику с Императором, я чувствовал всплеск энтузиазма, веря, что мы сможем сделать Барраяр более цивилизованным местом, привнести человечность в наши учреждения, искусства и образ действий.
И иногда, лежа в маленькой лодке, качаясь на волнах озера в Форкосиган Сюрло, я был счастлив, не ожидая вообще ничего: на веки вечные покой и движение, никаких решений, никаких опасностей, никаких мыслей. Только волны и я.